Куски, которые скомпонуются в анкету
Николасу три.
Он не помнит, когда, ну. Был другим. В этом и кроется проблема - включись счетчик не сразу, а лет так в десять, Николасу было бы легче разграничить мир на "свой" и "чужой". Но он не помнит, чтобы было иначе, и в детстве Николасу сложно осознать, что его взгляд на окружение отличен от любого другого.
Взрослым он справляется с этим. Маленьким - нет.
Николас капризный, истеричный ребенок, склонный расстраиваться по пустякам. От долгого завязывания шнурков, от того, что еду перегрели, от того, что сказка на ночь заняла куда меньше времени, чем предыдущая. Проблема в том, что плаксивость досталась его брату Уильяму, а сам Николас из яростных детей, топчущих ногами и ломающих вещи.
У родителей от двойни, сочетающей в себе с одной стороны слезы, с другой - крики, в абсолютно не переносном смысле болит голова.
Николасу пять.
Дома у семьи Лоуренсов нет часов. Николас почти понимает, что у других людей нет осознания граничности времени. Понимать сложно, он смиряется со словом "примерно", хотя концепция для него едва ли ясна, и вообще приучивается терпеть многие вещи. Но только не часы, нет. Причина, почему вместо детского сада Николас предпочитает тихонько сидеть дома и не вякать - там тикает.
И тикает неправильно.
Николасу восемь.
Он самостоятельный ребенок, который может увести брата гулять в город, взяв родительские деньги, несмотря на то, что потом надают по ушам. Любопытный - этого не отнять, и частная собственность редко когда становится преградой. За длинный нос, чужие битые окна и случайно затоптанные соседские бегонии получают родители. Из них не особенно хорошие воспитатели.
Сидя на кровати, Николас задумчиво подкручивает часы. Они большие, круглые, чтобы добраться до них, пришлось встать на самые носочки. И на табуретку. Ник чутко прислушивается к тому, как стрелки переходят от деления к делению. Одна конкретная.
- Что ты...
- Тц, - прерывает он брата, трогая пальцами регулирующееся колесико, - Тихо.
Уильям подсаживается ближе, Ник морщится от того, как скрипят пружины на кровати, но больше ничего не говорит. Он пробует несколько раз, и каждый раз опаздывает с переключением. Он откровенно устал и раздражается, но нужно сделать все правильно, переключить так, чтобы колкие ежики под кожей перестали топорщить игры.
Когда щелчок в голове и щелчок минутной стрелки в жизни, наконец, совпадают, Николас победно улыбается. Брат улыбается тоже. Чему - непонятно. А после настораживается.
- Это что, наши классные часы?
- Да. Терпеть их не мог, они всегда вступают... Слишком рано.
- Ты своровал из класса часы?!
- Я же их верну. Никто и не заметит.
Все замечают. Без сладостей остаются почему-то они оба. Уильям не разговаривает с Николасом шесть часов и семь минут.
Николасу тринадцать.
Пору юности родители вспоминают с содроганием. На фоне тихого брата Ник очень видный, но в смысле совершенно плохом - его замашки быстро обращаются в странность, рождают антипатию. Николас отвечает на нее со всей душой, но не потому что не хочет быть жертвой чужих тычков и языков, а потому что ему в целом тяжело дается социум.
Семья казалась Николасу забывчивой, неспособной войти в поток? О, он берет свои слова обратно. Все прочие куда более неструктурированные, хаотичные. Он бунтует - выходит из класса ровно по времени окончания урока, высказывает свои недовольства, натыкается на стену непонимания и бодается с одноклассниками. Еще он дерется.
В кабинете директора Николас сидит, запрокинув голову, чтобы кровь затекла обратно в нос. Тот жутко саднит, но Питу Кастрофу хуже - уже оплыл весь глаз, а след от укуса он постоянно придерживает рукой, пытаясь не скулить. Гордость разливается в груди, но не затапливает злобу - Николас смотрит на своего пятиминутного врага такими страшными глазами, что тот не выдерживается и отворачивается.
Им даже исключением угрожают.
- Почему я вечно впрягаюсь? - плюется гневными вспышками Николас, - А остальные не делают ни-че-го. Зачем вообще меня ставят в общую работу с людьми, которые не могут выполнить свою часть к сроку, и вообще, вы даже всей истории не знаете. Он меня сам вывел...
- Тик-так, завали, - мычит Пит. В кармане у него едва слышно щелкают антикварные часы на цепочке, подаренные отцом на день рождения, и у Николаса в такт с ними дергается глаз. Но не в такт с тем, к чему он привык. С правильным счетом. А еще... Еще он ненавидит клички. Особенно цепкие, обидные прозвища.
Он успевает раскрасить Питу второй глаз, прежде чем его оттаскивают.
В том же году Николаса записывают к психологу. Не сразу. Лишь после общественного давления и твердых рекомендаций учителей. Мама тревожно шепчет: "Ему же не придется пить таблетки? Он же у нас нормальный?". Николас не думает, что с ним что-то сильно не так. Поумерить раздражительность и склочность, и получится человек здоровее прочих - он хотя бы пунктуальный, в отличии от расхлябанного большинства.
Николасу пятнадцать.
Уроки он делает в гостиной, громко прихлебывая горячий чай. На кухне слышны повышенные тона, Николас мерзенько улыбается самым краешком рта - Уильям в очередной раз заводит свою шарманку. Он все пробует уговорить мать сделать из гостевой комнаты его личную, собственную. Да хотя бы переехать (что не так-то просто, ипотеку родители еще не закрыли), но все это экономически невыгодно, проблемно и не так уж необходимо. Уильям утверждает, что жить в одной комнате с Николасом решительно невозможно. Ну, с его-то способностью Николас не то чтобы удивлен, но семья справедливо считает, что все не так критично - в конце-концов, фантазии бывают у всех, никто не убережет Уильяма от куда более травматичных мыслей незнакомцев. Чем таким его способен шокировать брат?
- Да не могу я спать, когда перед глазами одни члены!
Николас давится чаем. Пьет он почти кипяток, так что рот сразу пухнет красным, в носу печет. Пока что все молчат. Осмысливают. Николас тихонько поднимает свой телефон и крадется к выходу из дома.
А потом сигает прочь, когда отец зовет его по имени тем-самым-звенящим-тоном.
Домой он возвращается через несколько дней. Не потому что пережидал пик накала и не потому что хотел дать родителям время все обдумать. Нет, Николас возвращается домой лишь после того, как брат стучится к нему в личные сообщения с извинениями. И, естественно, слегка маринует его виной, отвечая далеко не сразу.
Отдельной комнаты Уильяму так и не достается. Что же, это лишний стимул съехать пораньше. Справедливости ради - Николас его почти не мучает. По большей части мысли он смягчает и сдерживает, чтобы они не мешали брату. Но иногда и шкодит, когда Уильям его раздражает, и тогда тот спит на диване в гостиной. Ник хихикает, как щенок гиены.
Николасу двадцать.
Он поступает на химбио, устает, и силы на свидания у него появляются наплывами. К тому же с избранниками не везет совершенно. Может быть, Николас сам слишком требовательный, потому что не терпит гадостей по отношению к себе. Он уверен, что его уровню необходимо соответствовать, и лучше отказаться от проблемного человека, чем пытаться его спасти. Другое дело, что зачастую Ник даже не пытается что-либо решить. Он просто ищет себе новый интерес.
Настроение мягкое, сонное и хорошее. В сковородке греется сливочная паста с беконом, Николас растирает сыр на желтые макаронные гнезда в белых сливках. Тридцать секунд - и будет готово. Еще лучше, если потомится две минуты. Ник пританцовывает на чужой кухне и улыбается.
- Поговорим? - вздыхает его очередная пассия, и Николас совершенно игнорирует чужой тяжелый тон. Утвердительно мычит, не отвлекаясь, вскрывает упаковку черри. Желтенькие, свежие.
- Ты можешь не оставлять у меня свои вещи?
Паста почти протомилась. Николас сдвигает сковородку на другую комфорку. Кидает через плечо ленное: "А в чем проблема?". Вещи - это его зубная щетка, какой-то шампунь, футляр для очков. В общем, мелочи, которые случается забыть. Николас редко куда-то торопится и опаздывает, но когда планы сдвигаются, вся его собранность теряется. Удивительно, как он еще не забыл здесь все свои носки.
- Просто Вика не очень хорошо... Это воспринимает. Ну, она не злится, я говорю, что то друга, но она же и выкинуть может.
Николас замирает. Обдумывает чужие осторожные слова несколько секунд. Хмыкает себе под нос. Господи, как обидно. Но ожидаемо.
- Ты ей что, не рассказал? - Николас, наконец, оборачивается. Взгляд у него не злой. Он злится на всякую раздражающую гадость, а не на глобальные проблемы. Есть и есть. Ничего такого, с чем он не сможет справиться. Глобальное - не постоянное, - Ты вообще полиаморен?
Мужчина тушуется.
- Я - да... Но с Викой мы это еще не обговаривали... В смысле, я планировал... Но ее надо как-то к этому подготовить.
Ник пожимает плечами. Наклоняется, роется в нижнем ящике на кухне, выбирая пластиковый контейнер побольше. Потом перекладывает туда еще горячую пасту - до дома не так далеко, может, даже не успеет остыть. Что же, в очередной раз не повезло. В мире еще много вариантов.
- Пока, - говорит Николас, щелкая крышкой контейнера, а затем разворачивается прямо на выход. Очевидно, тут у него ничего не получится.
- Разве мы не хотели поужинать? - потерянно спрашивают его неуверенным голосом, но Николас уже не слушает. Чужой контакт он блокирует сразу же, в лифте, и тут же открывает Грайндр. С глаз долой, из сердца прочь. Повезет со следующим.
Николасу двадцать пять.
На семейный ужин он приходит с опозданием, что уже само по себе удивительно. Сразу в дверях выставляет руки перед братом, выдерживая дистанцию. Цыкает грубовато: "Нет. Нет". Никаких объятий сейчас не хочется. В квартире он надолго не задерживается, сразу уходит на балкон, бросив позади нормативное: "Добрый день, мама".
- Ты куришь?!
Николас только махает рукой, встряхивая пачку - последние две сигареты. Как раз и уйдут. Мама, он знает, гневается несерьезно. Ему уже не четырнадцать, а о губительных свойствах никотина он и сам более чем осведомлен.
Мысли у него злые, но липкие, стряхнуть их не получается, поэтому Николас наслаждается самобичеванием. Ему становится любопытно - слышит ли их брат, но эротизм там все же на уровне оскорбительном, так что... Так что нет. В своей голове Николас абсолютно одинок. Это даже обидно, а поделиться не получается - только смешанный сумбур. Нику сложно объяснять, почему его доводят до ручки "мелочи".
Это не мелочи.
Брату приходится молча простоять с Николасом первую сигарету. После - можно задавать вопрос. Это легко учишься определять, когда разделяешь со склочным сиблингом всю жизнь. Приходится быть осторожным.
- Ну так что случилось?
- Он продержал курицу в духовке до углей. Чуть кухню мне не спалил. А утверждал, что отлично готовит.
- О. Всего-то?
- Всего-то?!
Вся семья думает, что Николас никогда ни с кем не сойдется. По крайней мере так, чтоб надолго. Николас с ними вслух не соглашается - но про себя отмечает, что одному жить спокойнее.
Николасу двадцать восемь.
Со студентом он встречается на выходе из аудитории. Подтягивает галстук, ядовито-ласково улыбается, почти мурлычет: "Сожалею, мой рабочий день окончен". От этого никакой пользы Николасу, студенческие долги - и его проблемы тоже. Но охлаждать чужой норов приятно до легкой дрожи по спине, поэтому студента Николас огибает со светлым, счастливым настроем. Ему нравится сбивать чужую спесь.
Сегодня хороший день.
Студент навязчивый и преграждает путь. Смешной, юный мальчишка. Николас поджимает губы, спускает с носа очки - он легко запоминает даже такие мелкие огрехи, и отношения стынут до минусовых температур.
Не то чтобы он вообще относился тепло к своим студентам. Но всегда есть шанс растопить любой лед.
- Я же не специально... Всего на пару минут опоздал. Да вы же наверняка следующую пересдачу через неделю только назначите, а зачет сейчас нужен!
Николас не совсем закатывает глаза - скорее проводит полукруг, оглядывая комнату, и на лице его выражается раздраженная усталость. Как же он не любит эту гаденькую, удобную формулировку "пара минут". Люди вкладывают в нее столько тянущейся резины, что хватило бы на новенькие колоши для целого города.
- На парочки надо приходить, - сладкоречиво огрызается Николас, - И к вашему сведению, я даю вам время. Всех жду в назначенный день в течении двух с половиной часов. До свидания.
Он открывает дверь, отходит в сторону, приглашает выйти из кабинета. Студент не мнется нерешительным щенком, что уже хорошо. Тоже выходит.
А потом говорит хмуро: "Тридцать пять. Вы даете не два с половиной, а два часа тридцать пять минут".
Николас ошеломленно хмыкает, и ему даже становится весело с чужой смурной мордашки. Надо же. Они и правда дрессируются.
- Давай зачетку, пока я не передумал. Спрашивать не стану - верю, что ты не учил.
Отредактировано Nicholas Lawrence (17-10-2022 17:04:30)
